Часть III. О единстве бытия и сверхприродном начале всего сущего.
С одной стороны, если бы не было Корпуса Гиппократа очевидно в трактате Немессия не былобы и столько сугубо «медицинских», физиологических и биологических размышлений о природе человека и его месте в мире. Если древнегреческая мысль видела в человеке состредоточие и связующие звено в космологической интерпретации — как единства микрокосмос и макрокосмоса, то ранняя византийская мысль говорит о душе, духе и теле в человеке как трисоставности его личности. Смещая акценты от космологии и в частности блистательной поэмы Гесиода о Космогонии богов в сторону антропологии, при чем в соотношении ее с господствующим тогда теоцентризмом, как человек и Бог взимосвязаны между собой. В этом смысле человек нуждается в Боге, а Бог не нуждается в человеке, как некий высший Принцип. Абсолют Бог совершенно недосягаем для человека, и «творение мира» проиходит в связи с Божественной волей, Бог захотел сотворить мир и сотворил и больше в нем не участвует. Именно эта позиция, покаоящаяся на Фалесовой метафизике приводит в частности к деистическим воззрениями поздней Средневековой и ранней Возрожденческой мысли. Однако, тот же Фалес говорил, что все полно богов, все обожествленно и наделено псюхэ -душой. Душа есть частица Души Мировой, обитающей в космосе, и заключающей собой весь мировой порядок как наивысшую гармонию, что Пифагор справедливо назвал в своем трактате «Гармонией Сфер» , настолько Бог сотворил мир совершенным, что и Вселенная совершенна настолько же, сотворенная Им.
От понимания души как сосредоточия в человеке чувствительной ее стороны, страстной и вегетативной, каикие в свою очередь подчинены разуму идет приемственность мысли к ранневизантийскому богословию, ознаменовавшемуся новой вехой- вехой новоплатонической школы, на подражании и лучшем синтезе с христианскою мыслью которой были воспитаны будущие учителя и отцы Александрии. В противовес арождавшемуся в II -III веке Александрийскому влиянию- Ориген, Климент Александрийский, Евстафий Александрийский и другие начала формироваться Антиохийская богословская школа, в лучших сирийских традициях связавшая линвистический метод изучения Священного Писания с антропологической мыслью, где в Господе Иисусе Христе прежде всего выделяли Человеческое начало, ибо Он был всецело Человеком, но и Богом — именно противостояние духовное и полемическое этих двух школ привело в конце концов к выработке важнейшего для всего первохристианского мира догмата о единстве двух природ во Христе- Божественной и Человеческой. Вера и разум воспетые антиохийцами и александрийскими богословами явились в свое Богочеловеческом единстве. Не зря впрочем упоминаемый нами философ и первохристианский учитель Лактанций Фирмилиан говорил о религии как «восстановлении связи с Богом человека». Эта связь не могла быть объяснена ни чем, век споров и полемики выкристализовывал некую «общую истину» приведшую в противостоянии ересям, парадоксально, но порожденным и Антиохийцами и Александрийцами впоследствии к важнейшему для спасения и сотериологии человека догмату, который был сформулирован отцами IV Вселенского Халкедонского Собора в V при императоре Маркиане. Но именно в этом и состяла колоссальная работа проделанна святыми отцами и учителями Вселенской Церкви- в том, чтобы противоборствовать ересям- с одной стороны монофизитства «Единая природа Бога Слова воплощенная» заимствованная Кириллом Александрийским (V век) из Аполлония Лаодикийского, и с другой стороны несторианство. назвавшего в свое проповеди Богородицу «человекородицей» , и наконец произрастающим из этих ересей монофелитству, моноэнергизму, теопасхизму и других. Отцам Вселенский Соборов многократно в ту пору вспоминались слова апостола Павла: «Надлежит быть ересям, чтобы явились искуснейшие».
Было много случаев в истории Вселенских Соборов, выковывавших не только христианскую философию, ставшую оплотом на долгое время философии византийской, но и христианскую догматику. Если святой Афанасий Александрийский в IV веке был сослан арианским императором Валентом, то линь потому, что отстаивал в споре очевидную истину Православия — о единосущии Бога Сына Богу Отцу, и что происхождение по сущности есть единосущие — омоусиос, а происхождение по подобию есть рождение генесфе омиусиос , или «рождающий себе подобное». И тогда, когда в IV веке арианская ересь продолжала после смерти Ария будоражить умы домохозяек, банщиков простых людей Григорий Нисский в частности говорит, «Сейчас все спорят о единосущии Бога Сына Богу Отцу, зайдешь в баню там спорят о единосущии, спросишь у торговцев и торговок они скажуи «Сын больше Отца». Везде интересовались божественным, везде был спор, даже в среде казалось бы далеких от умствований и богословских рассуждений домохозяек, торговцев и прочее, но таков был век, такова была целая эпоха величия и восхода византийского богословия. Запад упорно не понимал со времен наверное Ликиния (Лициния по другой транскрипции), почему и главное зачем и о чем спорят на Востоке? Его это не касалось практически, размеренная жизнь, не знавшая ересей, в конце концов сильно подорвала готовность западного богословия к отпору действительно явившимся там ересям и сектам , но гораздо позже , чем на христианском Востоке. Лугдена, этот оплот западного христианства, первых епископов и пресвитеров, священномученика Иринея Лугденского, (Лионского по нашей современной транскрипции), Виенна и другие области Западной части Римской Империи а потом и Византийской казалось не интересовали ни споры, ни ссылки ничего. но Виенна, Равенна , Лугдена вплоть до раннего и позднего Иллирика известна своими фресками, блистательным творчество ранневизантийских мастеров, здесь размеренная жизнь нисколько не была такой и не стала бы пульсирующей на грани вымысла и — ереси и защиты Богооткровенной истины как на Востоке христианском, потому, что равенцев , виенцев, лугденцев пиктавийцев и многих других сформировал эллинизм , стоическая философия и в особенности Эпиктет, Аристотель конечно в первую очередь и Блаженный Августин во вторую.
От исхода вопросов и полемик на Востоке зависило многое, зависел и смысл человеческой жизни и его спасение, если Бог только Человек, то тщетна вера наша, тщетна надежда наша, тщетно верю и я — еще во II веке говорил Климент епископ Римский. Однако истина восторжествовала, Бар-Иаков сформировавший свою неортодоксальную и в принципе неправославную «организацию» после разгрома и поражения духовного имеется ввиду на Халкедонском соборе вместе с другими монофизитами ушел в раскол, вокруг него образовалась яковитская Церковь не признававщая ороса (ограждения дословно) IV Халкедонского Собора. Но, парадоксально то, что еще в III веке здесь казалось бы не таком затейливом месте и территории, ставшей на многие тысячелетия «оплотом зарождения человечества и человеческой цивилизации» в Малой Азии жили и действовали разные секты, ереси, псевдохристианского содержания учения, но несмотря на это Бог и им дал некое Откровение, так архимандрит Киприан Керн в своем отделе по Эортологии говорит, что здешняя сирийская секта знала поклонение Богородицы до еще установления ей праздников в Византии- имеется ввиду в Константинополе, и приносила в дар какие-то хлебцы. Диссиденты- монофизиты, нехалкедониты,- яковиты , несториане, сформировали свою первохристианское искусство , которое также воспевало величие Бога Сына, Бога Отца и Бога Святого Духа, но по-своему воспринимая и отражая в древнейших первых иконах так сказать монофизитские, несторианские и иные воззрения. Об этом в «Христианских древностях и их обозрении » в частности говорит профессор Леонид Беляев, знаток раннехристианского и византийского искусства.
Все это было необходимо и жизенно важно, так как про промыслу Божию процесс развития христианского учения, искусства, традиции, догматики формировался под эгидой борьбы с сектами, ересями и первоначально языческой «мудростью». в борьбе с языческою философиею.
Вершиной византийского богословия по праву считается трактат Псевдо-Дионисия Ареопагита «ОЦерковной иерархии» и объяснения к нему Максима Исповедника, «О священной теологии» также был во многом полезнейшим трактатом изучаемым в раннехристианской древности, и особенно в эпоху становления литургических наук, литургического богословия, к сожалению до нас недошедший. В основе мировозрения Псевдо-Дионисия проблематик иерархии в бытии, в мире, едва ли можно у Петра Ивера видить такие же похожие «нотки» , но упоминаемый нами Немессий Эмесский знал Псевдо-Дионисия, может не лично, через преподобного Максима Исповедника, его «толкования» и воспользовался данным «знанием». Иерархия мира, и бытия как такового говорит о глубочайшим единстве, принципе соподчиненности и отсюда субординации всего в мире, при этом нельзя сказать, что эта иерархия полностью видима. Говоря об ангельских чинах как служащих Богу Псевдо-Дионисий как раз и выделяет 9 чинов наименования которых дошли до нас, следуя негласно своему » учителю» апостолу Петру говорившему, что мир земной есть образ Проообраза мира небесного» Псевдо-Дионисий , а вслед за ним и в «Мистагогии» Максим Исповедник видят этот образ в церковной иерархии, но Максим,священный писатель, объясняет нам смысл литургии Божественной ее Богочеловеческого действия «ныне силы Небесные с нами невидимо служат» , что означает каждое действие священнослужители, Великий вход, лития, открытие и закрытие Царских врат и многое другое, соотнося эти действия с важнейшими сотериологическими и эсхатологическими события Нового Завета, а Псевдо-Дионисий раскрывает устройство иерархического, от низших чинов к высшим и в частности в одной из своих книг разбирает уже много раз истолкованную всеми исследователями,но до сих пор неординарную проблематику «неподобного подобия» , если каждая вещь подобна некоей вещи, то только по сообразности и соотносительности их свойств, Псевдо-Дионисий полагает, что каждая вещь не только подобной некоей вещи, в своем соотношении, но и неподобна ей по -воему эйдосу или идеи вещи. Через подобное, подводя итог некоей мысли Псевдо-Дионисия познается неподобное, иными словами каждая вещь м мире и окружающей нас реальности является символом неподобия *(равните крайне сложный «О символической теологии» трактат). Иными словами, только благодаря видимому подобию человек до конца не воспринимает неподобное, поскольку необходимо исходить из отрицания самой идеи вещи, тела и так далее, именно это отрицание или апофатика рождает
Оставить комментарий